Золотые годы: берлинские 1920-е

В 1920 году в состав Берлина входят семь прежде независимых городков, в том числе Шарлоттенбург, Шпандау и Нойкельн: если в 1870-м тут насчитывалось всего 800 тысяч жителей, то теперь население сравнимо с нынешним — около 4 миллионов человек. Центр новоиспеченного мегаполиса переливается электрическими огнями и неоновой рекламой, гудят клаксоны, над Бранденбургскими воротами летят цеппелины. На самом оживленном перекрестке столицы, Потсдамер-плац, поток автомобилей и пешеходов столь интенсивен, что здесь устанавливают один из первых в Европе светофоров, а в 1923-м в городе открывается первый в мире пассажирский аэропорт, Темпельхоф.

Притягательным для богемы Берлин делает то же, что и сейчас: ночная жизнь, наркотики, свободная любовь. Курфюрстендамм сплошь состоит из кафе, дансингов и кинозалов, пышным цветом цветут кабаре и джаз. Выступление Жозефины Бейкер в популярном варьете Нельсона — а на сцену она выходит в одной лишь юбочке из банановых листьев — производит фурор: город повально увлечен чарльстоном, а берлинские дамы, как пишет один фельетонист, «начинают краситься словно индейцы». У американки есть достойные соперницы — за танцовщицей и фам-фаталь Анитой Бербер, развлекающей публику откровенными номерами у того же Нельсона и в театре Wintergarten у вокзала Фридрихштрассе, тянется шлейф скандалов: она встречается с женщинами и появляется в публичных местах обнаженной, под кокаином и с бутылкой коньяка.

Впрочем, в Берлине в те годы можно все — не в последнюю очередь за этим из гомофобской Англии сюда переезжают поэт Уинстен Хью Оден, писатели Стивен Спендер и Кристофер Ишервуд. Ишервуд селится у площади Ноллендорфплац в Шенеберге, которая и сейчас остается центром гей-жизни (рядом с ней, кстати, вырос философ Вальтер Беньямин, облекший свои воспоминания в книгу «Берлинское детство»). За права людей нетрадиционной ориентации борется врач Магнус Хиршфельд, в 1919 году основавший Институт сексуальных наук, первое в мире исследовательское учреждение такого рода. Оборотная сторона вседозволенности — невиданный расцвет проституции и связанных с ней преступлений: хотя в 1921-м наконец арестован маньяк Карл Гроссман, убивший больше 50 женщин, торговавших собой рядом с Восточным вокзалом, криминальная хроника по-прежнему заставляет вздрагивать слабонервных.

Берлинские проститутки, нищие и вообще закулисье блестящих 1920-х становятся темой картин Отто Дикса, представителя новой вещности — пришедшего на смену экспрессионизму художественного течения, бесстрашно и даже с некоторым цинизмом всматривающегося в действительность. Дикс и другой адепт новой вещности Георг Грос проводят вечера в легендарном Romanisches Café возле церкви Кайзера Вильгельма, где собирается вся берлинская богема. Создатель эпического театра, драматург Бертольд Брехт выпивает здесь с театральным режиссером и коммунистом Эрвином Пискатором, увлеченным сложной сценографией своих политических спектаклей. Триумф «Трехгрошовой оперы», показанной в берлинском Театре на Шиффбауэрдамм в 1928 году, Брехт разделит с еще один завсегдатаем «Романского кафе», композитором Куртом Вайлем.

На 1920-е приходится и расцвет немецкого кинематографа — под Берлином, на студии в Бабельсберге снимаются шедевры экспрессионизма: «Кабинет доктора Калигари» Роберта Вине, «Носферату» Фридриха Мурнау, «Доктор Мабузе» Фрица Ланга. Их зловещие сюжеты и тревожная эстетика резонируют с неврозами столичной публики: за безудержным весельем Берлина копится чувство растерянности и страха. Растущее социальное напряжение отражает еще один шедевр Ланга, «Метрополис» — футуристическая антиутопия, гротескно изображающая жизнь гигантской машины большого города. Первая звуковая немецкая лента, драма «Голубой ангел», делает звездой дочь берлинского полицейского Марлен Дитрих.

Меж тем к концу 1920-х происходящее начинает походить на пир во время чумы: на Куʼдамм льется шампанское, но остальной город сидит на желудевом кофе. Растет нищета и безработица, ночлежки не справляются с толпами бездомных, в рабочем Веддинге происходят кровавые стычки между ротфронтовцами и штурмовиками СА, да и любой политический спор в пивной перестает в потасовку. «Берлин похож на самоубийцу, который, решив перерезать горло бритвой, сначала мылит щеки и тщательно бреется», — это снова Эренбург. Тем же ощущением надвигающегося апокалипсиса пропитан роман «Прощай, Берлин!», написанный Кристофером Ишервудом после отъезда из Германии (книге о закате Веймарской республики повезло с экранизацией: смотрите «Кабаре» с Лайзой Минелли).

Весной 1933-го, после прихода к власти нацистов, события начинают развиваться лавинообразно. На Бебельплац бросают в костры книги, закрыта школа Баухаус, переехавшая в Берлин меньше года назад. К левым интеллектуалам и рабочим врываются по ночам и увозят их в тюрьмы в Шпандау и на Александерплац. В художественной школе на Принц-Альбрехт-штрассе (теперь Нидеркирхнерштрассе) устраивают застенки гестапо: там допрашивают и пытают лидера коммунистов Эрнста Тельмана, будущего председателя Госсовета ГДР Эриха Хонеккера и социалиста Курта Шумахера. Художники, архитекторы, писатели, журналисты, режиссеры спешно покидают город и страну; судьба тех, кто остался, чаще всего будет трагической. Блеск двадцатых тонет во мраке тридцатых.